"Graphics of Boris Budinas"

7 января 2019

Иностр. Литература 111 -- Оскар Милош, Мекас

Фото - 1941-45

++++Мой Вильнюс -- съемки и текст

\\\Два литовца
По следам "литовского" номера Иностранной Литературы, ноябрь 2018.
Милош, Мекас
Съемки Вильнюса - каким я его помню - церкви Анна, Петра и Павла, университет, ул Добужинского -которую рисовал, Дом Лизы Глузкиной
Филармония - улица напротив - Св.Духа, Остра Брама с железнод. моста, РАСУ клбщ
ТАУРАС гора - дом профсоюзов
didzioji -- kiemai
Dzerzinskio gatve - Snipiskes - dangoraiziai
salve -- mano namas Cvirkos paminklas Cvirkos gatve ir paminklas
Salve Regina - музыка - барокко, вильнюсское - и дворики старинные -
+++
*******НАЧАЛО Pergale, gatve, SALVE - ТИТРЫ начальные
Didzioji - kur pasirase 1918 m - lenta -- Оскар МИЛОШ, gatves
prie stoties - panorama - miestas - - baznycios-
Nemunо krautuve - gatve, baznycia
Uzupis - kapines? Vilnele
END -- SALVE!!!!
+++++++++++++++++++++++

Допустить единственное замечание - отсебятину
\\\Никогда эти дворики не выглядели так стерильно как теперь/

\\\Мы делаем свое "новое средневековье" - это я понял , когда в Кракове на базарной площади смотрел старые ее фотографии.

Пятрас Климас. Оскар МИЛОШ

Впервые мне довелось встретиться с Оскаром Милошем в 1919 году в Париже, когда я приехал с литовской делегацией на переговоры по поводу мирного договора (Версальский мир). К тому времени Милош уже идентифицировал себя как литовец Написанная и прочитанная им лекция о праве Литвы на самоопределние вызвала большое волнение в Париже среди поляков, однако в открытую полемику с Мидлошем польские деятели не вступали

Наверное первым литовцем, с которым Милош познакомился в Париже, был священник Вилимавичус. Прочитав в однов французском жупнале статью Милоша о Литве, он пожелал с ним увидится. Здесь ему и представили "мсье Милоша". Вилимавичус сразу подскочил к нему и заговорил по-литовски. Милош стоял и смотрел, ничего не отвечая. Выяснилось, что по-литоски он не понимал. А Вилимавичус не знал французского. Только спустя некоторое время им удалось поговорить на польском. ???ОН РА КАЗАД О МИЛОШЕ И МЫ ПРИВЛЕКЛИ ЕГО К НАШЕЙ РАБОТЕ??????

Выполняя обязанности секретаря литовской делегации во время переговоров по поводу мирного договора и позднее, он занимался всеми ее документами, работал с утра до вечера. Его работа имела большое значение в деле борьбы за признание государственности Литвы. ...Позднее мне довелось говорить с одним сотрудником французского Министерства иностранных дел: """Никто таким прекрасным стилем не писал деловых записок. Мы долго ломали голову что это за Литва, которая таким языком пишет обычные письма. Только когда мы узнали, что это Милош, все стало ясно. В написанных и отредактированных им письмах, нотах, меморандумах все было очень изысканно и в то же время точно""".

В литовском представительстве все очень уважали Милоша как неординарного человека. И вместе с тем держались от него на некотором расстоянии, будто боялись его - не понятно было, ни что ему нравилось, ни о чем следовало бы спросить... А сам Милош любил иногда поговорить со стенографистами, сторожами и вообще был демократичен, хотя считал, что он княжеского рода.

Милош идентифицировал себя как литовец, еще не зная литовского языка. Литовсакий он выучил, работая в представительстве. Учил в основном по текстам. Научившись читать, он переводил на французский не только политические документы, но и литовские народные песни, сказки. Хотя по-литовски сам он не говорил, но понимал.

Общества он не любил, попав в него обычно сторонился чужих. В последние годы работая в посольстве он отошел от поэзии, больше интересовался философскими вопросами. Больше всегь его волновало и беспокоило предчувствие близкой катастрофы --- вскоре должна начаться мировая война, в ходе которой немцы за 17 дней разгромят Польшу, опустошал Францию и большую часть Европы, дойдут до глубины России, но оттуда будут отброшены назад, и "копыта казачьих коней" будут топтать улицы Берлина. Все это Милош рассказывал с глубокой убежденностью, хотя в то время это звучало совершенно неправдоподобно..

Я хорошо помню, как во время одного визита к Милошу мы вместе вышли погулять в лес Фонтенбло.

Милош не пользовался никакими обычными способами подзывания птиц - не звал, не кормил. Сказав, что хочет собрать птиц, он только просвистел какую-то короткую мелодию. И тут же со всех сторон слетелись стаи птиц, они кружились вокруг, садились ему на руки. Птицы были разные: пестрые, некоторые похожи на ласточек, но больше было размером с голубей. Складывалось впечатление, что они с Милошем на самом деле говорили и прекрасно понимали друг друга.

Так продолжалось некоторое время. Потом Милорш сказал мне по-французски: теперь я им скажу, чтобы они летели домой. Он опять засвистел, и все птицы тучей поднялись и разлетелись в разные стороны.
++++++++++++++++++++++ ++++++++++++++++++++++++++++++

Йонас Мекас
Есть дни, недели и даже месяцы, когда живешь день за днем, работаешь, ни о чем особенно не заботишься, ничего особенно не удается, живешь и только. В моей жизни есть целые годы, которые не могу вспомнить. Пролетели и кончено. Ничего не осталось...И не знаешь, хорошо это или нет. А в другие годы снова вспоминаешь все. Ничего не хочется вспоминать, но вспоминаешь, и все тут. Вычеркивай не вычеркивай, выбрасывай - не выбрасывай, все обратно возвращается. В 1974 году я был в Москве. Около Пушкинского музея видел двух собак. Обе они вцепились в одну и ту же палку, и первая к себе тянет, и вторая - к себе. Уперлись, злобно рычат. Так я их застал, и так я их оставил -- они все еще перетягивали палку. И теперь, может быть, продолжают тянуть. Никогда их не забываю, все вспоминаю.
++++++

22декабря 1949г. ++++++++++++++++

Рождество... О, я помню, как мы детьми ждали этих цветных рождественских открыток с зелеными елочками, с заснеженными ветками, с узорными краями. Нет здесь тех открыток, как нет снежного белого Рождества. Я даже приуныл, вспоминая снежные сугробы, белую даль и морозы, от которых заборы трещали. О как красиво были разрисованы окна! Как подумаю, что рождество пришлось бы праздновать где-нибудь в Австралии или в Бразилии, рядом с зеленеющими деревьями, даже нехорошо делается. Не знаю - -один хочет домой вернуться, стосковавшись по близким, другой тоскует по хорошей - старой!- жизни. А я вот тоскую по снегу Вот и теперь, сижу один, и вдруг на меня нахлынули все те воспоминания. Сиди и пиши, хотя бы словами все потрогаешь, хотя бы словами...

Я сижу и думаю, все очень сложно. Если следовать Моисею и Иисусу Христу, мы должны были бы обнять своих обидчиков - энкеведешников и т.п. - и сказать: "Ты брат мой. Брат по Адаму и Еве и брат во Христе. Я знаю, что ты знал, что делал. Ты думал, что знал. Но если посмотреть из временной или божественной, из эйнштейновской перспективы - ничего ты не знал. Ты был слеп. Ослеплен. Бог тебя покинул, покинул и покинет. Но в конце концов он отправил тебя, ничтожество, туда, где тебе и место. Бог тебя будет судить, не я. Так давай работать вместе - ради всех. Помнишь, святой Павел превратился из энкеведешника в святого по пути в Дамаск. в одно решающее мгновение. Это значит, что у каждого из нас есть возможность измениться, в каждое мгновение мы можем стать совсем другими. Вот брат, литовский брат...русский брат...польский брат"""" Так сижу и думаю. Не могу уснуть.

Вам наверное уже ясно, что я поддерживаю политическую линию Иисуса Христа. Никто не придумал ничего лучше, или умнее, или практичнее. Ничего лучше любви к своему ближнему и к своему врагу. Ах какая революционная идея!! В сто раз революционней, чем идеи Маркса, или Ленина, или Французской революции.

..Вот так сижу и думаю о тех, кто нас обидел... Или мы прощаем, или не прощаем. Какая претензия, какая высокопарность - думать, что мы можем прощать... Мы не боги, еще нет...

Вы наверное, заметили, что я довольно часто упоминаю Бога. И может коле-кто из вас подумывает: наверное, этот коммунист, этот скиталец по миру Мекас еще и христианин. Но должен вам сообщить, что по отношению к христианству я ставлю планку очень высоко. Я то сам еще только в пути, уверен, что сам я --почти ничто. Никто, пишущий вам письма ниоткуда... Мы все такие ничтожные. Бог должен был надрать нам уши и сказать: ""Человечишко, ты червячишка, я тебе дал этот мир, а ты ведешь себя как дурак, как последний дурак. Только посмотри на Боснию, на Чечню, на все четыре стороны света или даже на свою милую Литву... Дурням я отдал эту землю"""

Я сейчас в таком положении оказался - столько работ на себя взвалил, что не знаю, с чего начать. Лучше всего в таких случаях - любой скажет - все бросить и сбежать хоть куда. Но мой характер мне этого не позволяет.

Но мы все работаем. Я здесь, вы там. Жизнь идет дальше. И будем работать. С райских времен, о которых все еще тайно вспоминаем. Со дня изгнания мы все работаем. Мы работаем и пчелы работают, и муравьи работают, все жучки и червячки работают. Вот только червячки и пчелки никогда не были изгнаны.. Они еще в раю. Червячки и жучки работают для Бога, для матушки земли, а мы - мы сами для себя работаем. Червяк работает, чтобы земля была лучше. А мы работаем, чтобы у нас были деньги купить себе новый телевизор, илиь компьютер, или автомобиль. Это большая разница. Мы утопленники, утонувшие в своей практической жизни. А жучки и мушки воспевают, жужжа, красоту и чудо природы и Бога.

+++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++
+++++Этого не надо!!! +++++++++++++++++++++++

+++++ Я был крестьянским сыном, вырос среди рощ и полей, пас скотину, позже помогал отцу и старшим братьям работать в поле, косить сено и убирать урожай, а маме - грядки полоть. Я был очень болезненным ребенком. Все думали, что я умру. А я выжил, очень упрямым был.....
Я ребенком сидел в поле на меже и смотрел, как мой отец с лукошком на шее медленно, ровным шагом идет по полю, сеет рожь, полностью сосредоточенный. Каждый его шаг, каждый взмах руки были соединены с землей, с полем, с этим зерном... никакой йог никогда не будет ближе к этому миру, к этой земле, чем крестьянин. ++++++++++++

16 ноября 1949

Пятый день работаю на фабрик GENERAL MOTORS/ Три дня крутил винтики, два дня сверлил, сжимая тяжелую рукоятку верстака. В последние часы едва могу разжать руки, наваливаюсь из последних сил. Начинают болеть мышцы груди и живота. Втягиваешься в работу как автомат. Вставляю, тяну, нажимаю. Вставляю, тяну, нажимаю. Думать о чем-нибудь невозможно, мысли скачут безудержно и бессвязно, вот одна, а вот уже совсем другая, и вскоре перестаешь понимать, о чем думал минутой раньше, и снова руками и мышцами к верстаку, а глаза неотрывно следят за медными гильзами и стальными шипами.

Работа чаще всего бывает несколько дней одна и та же, так что пальцы сами машинально работают, живут своей полной движений жизнью, только голова, чтобы разум не потерять, все должна о чем-нибудь думать, так обо всем по кругу и думаешь. Начинаешь с того, что ближе всего к тебе, что глаза видят, и добираешься до вчерашнего или позавчерашнего дня, сколько припомнится, план за планом, все. ...

Женщины сонно так поют где-то в углу, может, чтобы позабыть о времени. И часто я втягиваюсь в какую-нибудь мелодию, напеваю тихонько и тогда могу ни о чем не думать, и время словно быстрее проходит.

НЕ НАДО -----------------------------
++++++++++++++++++++++++ Мекас
Моя жизнь ветвиста, хаотична, лишена плана. Должен сказать, что я не доверяю планированию. Человечеству, Литве, литовцам надо больше доверять своей интуиции, здравому смыслу и меньше - власти или властям. Каждый человек глубоко внутри знает, что на самом деле хорошо и что настоящее. Но планы политиков идут совсем из другого места, они идут из головы. А голова плывет, как пьяный корабль, куда придется. Голова блуждает, следуя за последними выпусками телевидения и радио и за модами, как Летучий Голландец.

7 January 2019

Lithuanian issue of Inostr.Literatura 111.(sorry, In Russian)/ Photo - portraits 1941-45